Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива
Другое письмо он так же, с проводниками, передает в Москву:
Ласочка! Подъезжаем к Лозовой. Вероятно, в Севастополь гражданских пассажиров не пустят. Мне проводники обещают взять Володика с собой, а я его возьму в Симферополе или Джанкое. Думаю, что пробиться в Севастополь мне самому не удастся. Мама очень энергична в трудные моменты, и я уверен, что они там, быть может, уже отправили его с кем-нибудь из отъезжающих.
Во всяком случае, часть гражданского населения оттуда, несомненно, выедет и с кем-нибудь Володика пристроят. После того как я узнаю, что Володик выехал оттуда, и я буду поворачивать на Москву. Правда, это может немного затянуться в связи с большим отъездом курортников и т. д.
Телеграфная частная связь отменена (вероятно, и телефонная), поэтому не тревожься, если будешь сидеть без известий (письма ведь долго идут). Юрчика, конечно, из лагеря не забирай (там ему наиболее покойно будет). Если хочешь передать ему что-либо, свяжись с Анной Матвеевной Кутовой (завуч начальной школы – Е1-74-22). Поселись на эти дни с Адочкой (я буду связь держать с ее адресом).
Названивай и Тарасу. Будь молодцом и не сомневайся, что я все сделаю наилучшим образом и скоро будем вместе.
Реализуй побольше книг и некоторую другую мелочишку.
Следующее письмо – меньше чем через сутки:
Дорогая Ласочка!
Я уже несколько часов в Севастополе (приехал в 9 ч. утра). Сегодня в 5 ч. 30 м. вечера отправляем с проводниками Володика. Мне сегодня выехать не удалось, так как в моем распоряжении было мало времени для доставания билета. Выеду возможно скорее.
Здесь полный порядок и полная готовность отразить и образумить врагов. Очень приятно сознавать это. Около нашего дома есть хорошее убежище – вчера все наши (и Володик) провели там всю ночь, сегодня тоже туда отправимся. Настроение у всех нас очень бодрое и хорошее.
Я бы советовал устроиться пока всем вместе в Балашихе у Адочки – и для нервов покойнее, и вообще удобнее.
Юрчика ни в коем случае не бери из лагеря – там самое лучшее место для него сейчас. Непременно дайте Тарасу 200–300 рублей (реализуй книги и еще, что найдешь нужным) с собой (если его сейчас возьмут).
За нас абсолютно не тревожьтесь – на расстоянии все кажется страшнее.
Ну, Ласинька, дорогая, непременно займись своими делами (здоровье твое чтобы было в порядке) – от этого ведь очень многое зависит. Поблагодари как следует проводничек и сделай им хороший подарок.
Крепко, крепко целую.
Миша.Записка брату, который к этому времени перевелся из Казани в Московский энергетический институт, Аде и ее мужу Жене Еремину:
Дорогой Тарасик!
Жму тебе крепко руку и крепко по-братски целую. Думаю, свидимся все же. Возьми деньжат – купи что надо.
За всех нас не тревожься.
Еще раз целую тебя.
Адочка! Женя!
Некогда писать. Будь разумницей, Адочка. Не тревожься. Целую!
Двадцать четвертого июня телеграмма Асе:
ВСТРЕЧАЙТЕ ВОЛОДЮ ЧЕМОДАН ДВАДЦАТЬ ПЯТОГО ПОЕЗДОМ ДЕСЯТЬ ВТОРЫМ ИЛИ ДРУГИМ МОСЯ ВЫЕХАЛ СЛЕДУЮЩИМ ЗДОРОВЫ = РОДИТЕЛИ
В своих воспоминаниях 70-х годов Володя пишет:
Поездка и все, что с ней связано, – это первое, самое первое и никем не привнесенное воспоминание.
Вагон купейный. Мое место – среди узлов багажной полки – той, что над коридором. В купе той поры боковые части, находящиеся в ногах, так сказать, “жилых” полок, были закрыты, а открытой оставалась только центральная часть – над дверью.
В руке шоколад, страшно хочу в туалет, но не слезаю. Боюсь всего и всех. Боюсь, наверное, того, что никому нет до меня дела! Нет, одному есть! Это мальчишка, немного старше меня. Он меня дразнит, пугает, какой-то тряпкой бьет. Отбирает шоколадку, а может, я ему отдаю, желая задобрить. Результат прежний – очень хочу писать. В дальнем углу на полке я все-таки пописал в какой-то бумажный пакет или бумагу. Страх. Помню этот миг всю жизнь.
Затем помню вечер. Только что попало моему мучителю – он заехал тряпкой своей матери по лицу. Его несколько раз крепко отшлепали, а мне еще страшней… и я за него заступаюсь: “Ничего, мне не больно”. Что-то повлияло, а может, и все вместе. Уснул. А ночью грохот и огонь за окном. Меня вытащили из вагона. Что это – я не знаю. Но мне очень страшно! Потом меня и пацана этого снова запихивают на полку. Спим вместе. Мне спокойнее, я ничего не боюсь! А утром, добрым утром, без ночного страха, я вдруг обнаруживаю, что не могу ничего сказать. Потом опять целый день на полке, но кто-то нас снимает и отводит в туалет. Кто-то (кажется, проводница, так как женщина эта явно не из нашего купе и, по-моему, в форме) приносит мне поесть. Кажется (вообще-то я уверен), была и вторая такая ночь или день. Опять едем. Город. Утро или день, пустой вагон – все ушли, и вдруг в окно (очень хорошо помню, что в верхнюю, открытую узкую часть) вижу маму. А она меня вытаскивает прямо в эту щель.
Ася часто вспоминала первый вопрос Володи у вагона: “М-м-ма-ма, а вас б-б-бом-б-бали?” До этого путешествия он не заикался.
На другой день в Москву приехал Миша. Так, за каких-то пять дней был решен серьезный вопрос – Володю перевезли из города, который каждый день бомбили, домой. С точки зрения окружающих, все было сделано отцом без лишних эмоций, оперативно и деловито, хотя можно себе представить, какая буря была у него в душе.
В хаосе
Тетя Паша, которая жила с дочками во Владимирской области, диктует письмо:
Дорогие ребятки, Юрочка и Володя! Няня очень хочет видеть вас. Вы уже теперь большие, если мама и папа сочтут лучшим вас переправить к нам, то присылайте. Няня вас любит и обижать не будет.
Но у Миши был другой план. Он предполагал, что Москву будут бомбить. Бронислава работала тогда первым секретарем Молотовского райкома партии Казани, и он попросил ее принять Асю с Володей и Аду с трехмесячной Иринкой.
Из-за войны Тарас досрочно окончил институт. 24 июня он получил диплом, а 25-го пошел в военкомат, откуда его отправили в Ленинград в школу мичманов.
Родители пишут Тарасу и Адочке:
Мои дорогие! Сегодня получили ваши, от 25-го, письма. Поздравляем тебя, Мулинька, с окончанием института. Желаем тебе и всем здоровья, долгой жизни и удачи. Мы рады были читать ваши письма, письма людей, достойных нашей родины. Я также оптимистически смотрю вперед, я верю в победу, в радостную жизнь. Я верю, что мы соберемся вместе праздновать победу, заслуженную каждым из нас на своей работе, что мы не будем впадать в панику. В эти трудные дни будем крепкими, стойкими, разумными.
